На самом деле - Страница 56

Иван Евгеньевич был совершенством. Прекрасный, мудрый, добрый, аристократичный — Филиппенко никогда не сомневался: все хвалебные слова, что есть на свете, подойдут его руководителю. С первого курса Андрею решительно нравилось все, что исходило от его шестидесятилетнего профессора: почти не облысевшего, почти не располневшего за годы и всегда умеющего сделать так, как правильно. Бывало, что в студенческое время Филиппенко с «братьями по вере» с упоением обсуждали, что Иван Евгеньевич сказал о том-то и о том-то, как отлично он одет, как прямо, но корректно говорит ребятам об ошибках, как умеет быть приятным собеседнику, не злоупотребляя вежливыми фразами, как он остроумен и бескорыстен. Да Андрею и сейчас хотелось говорить с друзьями о своем начальнике не меньше, чем о девушках, рок-группах и общественных событиях!

Знакомство их состоялось восемь лет назад, когда Андрей учился на первом курсе. В поисках темы для курсовой Андрей зашел на кафедру истории России. В списке предлагаемых заголовков юный первокурсник с любопытством натолкнулся на один, совсем уж непонятный и заумный. «Что бы это значило?» — спросил он вслух у всех, но в то же время ни у кого. «А ты эту тему возьми, — посоветовал дядька, сидевший напротив. — Вот так и узнаешь». Андрею подобный ответ не понравился. Что за насмешки?! «А что, и возьму! — отвечал он задиристо. — Это, наверно, не так уж и трудно. Вы, может, подскажете, где мне найти человека по имени И. Е. Крапивин? Тут указано, что это его тема». В углу, за компьютером, громко захихикала секретарша. «Я перед вами, — сказал собеседник Андрея. — Начнем консультацию?»

На первой консультации Андрею «прописали» прочитать статью Сергея Николаевича, бывшего учителем Крапивина. Статья была о Павле Алексеиче, который ввел Сергея Николаича в науку. В ней любовно говорилось, как родной и ненаглядный руководитель был прекрасен в каждом проявлении своей жизни, а особенно в почтении к наставнику — Савелию Лукичу. И автор сочинения, и его герои уже умерли, но юный Филиппенко почему-то начал проникаться к ним особенной симпатией. Возможно, что-нибудь подобное испытывал старинный шевалье, смотревший в родном замке на портреты и гербы великих предков. А ученые прапрадеды порою даже снились Филиппенко и в этих странных снах помогали ему и даже как-то нашептали несколько советов по структуре курсовой.

Потом, в аспирантуре, до Андрея неожиданно дошло, что его кафедра — не просто группа лиц, собравшихся под крышей в силу интереса к одной сфере, а представляет собой подобие фамилии, рода, клана, где любой является любому родичем по линии науки: сыном, отцом, братом или пятиюродным племянником.

— Иван Евгеньевич! Я должен рассказать вам кое-что! — сказал Андрей, раздеваясь в прихожей.

— Что ж, — ответил тот, — я тоже. Чур, ты первый! Ну, входи, садись.

Андрей уселся:

— Состоится ли конференция, которую запланировали на март? «Проблемы метода…» Ну, как там называется?

— Какая конференция сейчас! — вздохнул начальник. — Факультет того гляди загнется. Видел, нет, какие материалы поступили? Это просто ужас! Девять из десяти — полнейшая бредятина, совсем в стиле твоего однофамильца. Масоны, тамплиеры, заговор сионских мудрецов… «Китай» — от слова «кит», боснийцы — это византийцы, Петров Первых было семеро — шпионы разных стран. Тьфу! Словом, не трави мне душу. Ты почему спросил?

— Да вот, Иван Евгеньевич, мне пришла в голову следующая идея. Может, нам продлить срок подачи заявок? Вновь разослать приглашения? И всем объявить, что мол, будет такой выдающийся съезд лжеисториков. В смысле, новых историков?

— Это зачем это?

— Ну, представьте, что будет, когда эти все сумасшедшие сойдутся вместе и будут нести ерунду! Позовем телевидение! А? Понимаете?

— Кажется, да! — Иван Евгеньевич расплылся в улыбке. — Слушай-ка, а план-то неплохой! Глядишь, нам под него и грант дадут, при нынешних порядках-то! Вот развернемся! Да, чувствую, запомнится надолго.

— И подвоха, главное, не видно!

— Да-да, мы ничем не рискуем! Ох, Андрей, это мысль! Я, пожалуй, займусь этим прямо сегодня!

— А о чем вы мне хотели сообщить? — напомнил аспирант.

Начальник погрустнел.

— Такое дело… Похоже, нет у тебя больше оппонентов. Первый сообщил, что не приедет, потому что очень занят, а второй уволен и лишен научной степени.

Андрею показалось, что мир рушится. Опять пришли на ум таблетки. Столь несчастным, он, пожалуй, не был с тех пор, как закончил археологическую практику.

— Не бойся, все у нас получится. Похоже, я отыскал человека вместо них. Напишет тебе отзыв, все в порядке. Алексеев из Саратова. Есть адрес, телефон — договоритесь. Только вот…

— Что?

— Надо будет заново оформить все бумаги. И послать поправки к автореферату. Сколько адресов в списке?

30

Экзамен по истории России был назначен на восьмое января, но так как календарь недавно поменяли на юлианский, третьекурсники замучили и друг друга, и деканат звонками: «По какому стилю?». Получив ответ: «По новому», опять не понимали: «Новый это тот, который старый? То есть, после девятьсот семнадцатого года? Или новый-новый?»

Дума нового созыва, почти полностью состоявшая из националистов, приняла много новых законов. В последнее время вновь стало популярным слово «революция». Хотя по телевидению, особенно центральному, его не произносили: слишком уж нерусское. Борьба за чистоту наречия, расправившись с «риэлтерами», «брендами», «консалтингом» и «пиплом», перешла на новый уровень. Теперь многим не нравились слова «шпагат», «парламент», «штангенциркуль», «коммунизм» или даже «почтальон». Речь новых депутатов и пропагандистов перемен порой звучала так, как будто их спичрайтером (свят, свят!) был Нестор-летописец. Публика поэтому не очень понимала содержание этих выступлений, но, как говорится, не грузилась. Разве раньше кто-то понимал то, что несут начальники?