В те моменты, когда контора всё-таки наполнялась работниками, в «мертвецкую» к Свете с Мариной нередко заглядывали мужчины. Чаще всех ходил один пузатый. Он шутил про Йорика и спрашивал: «Ну, что сказал покойник?» Светка хихикала. Марина однажды спросила:
— Скажите, для чего все это нужно? Чем провинились эти несчастные?
Ответа она не добилась.
Здание было серым, мрачным. На крыльце курили люди. Девушка взялась за ручку двери.
Возле гардероба висела табличка с надписью: «Вход в верхней одежде запрещен!». Марина начала расстегивать плащ.
— Вы к Лидии Васильевне? — спросила гардеробщица.
— Да, к ней.
— Второй этаж. Поднимайтесь.
— А плащ?
— Там разденетесь.
— А зонт? Он мокрый.
— Не нужен мне ваш зонт, — сказала гардеробщица.
На вешалке внутри ее владений одиноко висела чья-то мужская куртка.
Марина поднялась по лестнице. Атмосфера была явно угрожающей. Высокий потолок, узкий коридор, облупленные стены с надписями: «Служебный вход», «Служебный лифт», «Служебный туалет», «Вход строго воспрещается!».
На подоконнике красовался одинокий фикус. Каждый из его листочков был покрыт толстым слоем пыли. Рядом помещалась желтая табличка с надписью, которая развеяла последние надежды: «Цветы не трогать!».
Студентка исторического факультета Марина поняла, что архивная практика в этом году будет нелегкой.
Андрей снял очки, аккуратно протер их и надел снова. Мир вокруг стал четче: пустой зал, десять столиков, вид из окна на какую-то вечную стройку. Ничего плохого, но и ничего хорошего. Пограничное состояние. Привал. Перегон. Рубикон. Андрею казалось, что жизнь должна измениться к лучшему. Если не в следующем месяце, то через один, если не к осени, то к зиме. И обязательно, непременно в этом году! Мир вот-вот обещал стать прекрасным.
Андрей закончил работу над диссертацией.
Если честно, не полностью. Нужно поправить кое-какие абзацы, оформить введение, добавить цитат из источников, найденных в самый последний момент и победоносно соответствующих выводам работы. Отредактировать, пересмотреть сноски и список литературы… Но в целом работа закончена.
Андрей сел за стол. В течение трех часов он пытался прочесть отвратительный почерк бергфохта, совсем недавно бывшего бергшрейбером и что-то писавшего в обербергамт на четвертинке листа.
Из-за цен на бумагу в Петровской России все буквы бергфохта были размером с букашку; с пером управлялся он плохо, ибо в молодости пережил нападение разбойников, а теперь был человеком пожилым. Поэтому Андрей смог прочитать лишь отдельные слова: «бью челом», «государь мой» и «кончились деньги». Кто был автором эпистолы, стало понятно после исследования сургучной печати, красновато-коричневой нашлепки, сохранившейся на обратной стороне листа — неожиданно для себя Андрей припомнил, что этот рисунок ему знаком.
Андрею казалось, что он обнаружил ценнейший источник. Он чувствовал это интуитивно, не понимая, откуда взялось ощущение находки. Лучший документ всегда попадает в руки перед самой защитой, когда текст диссертации уже готов. Или когда пора сдавать папки и уходить из архива (закончились деньги, срок пропуска, командировка, месячный лимит закрепления документов за определенным исследователем). Что делать? Забыть о письме — хоть на время, ну, годика на три, до докторской — или продолжить попытки прочесть его? Выбрав второе, Андрей подчинился не долгу, как мог бы решить человек, от науки далекий, а охватившему его любопытству.
Он пытался подступиться к тексту и так и эдак. Знающие люди говорили, что плохие почерки порой можно прочесть, повернув документ под углом. Вот только под каким углом — обычно выявляли эмпирически. Андрей вертел листок кругом, смотрел и вверх ногами, и немного набок — без толку. Может быть, оставить лист в покое и побегать вокруг стола? Андрей припомнил, как один известный историк говорил, что будто бы читает документ с конца в начало, так понятнее. Попробовал. Бесполезно.
Прошло полчаса. «Бьюсь как рыба об лед!» — с огорчением подумал Андрей. Не везет, как обычно!
Андрею с рождения не везло.
Самым главным невезением в жизни аспиранта явились его имя и фамилия. Класса до девятого он жил спокойно, изредка побиваемый резвыми друзьями за очки и слишком умный вид. А потом Андрей узнал, что в мире существует еще один человек по фамилии Филиппенко. Человек, с которым у Андрея совпадали не только фамилия, но и инициалы: только того Филиппенко звали не Андреем, а Александром.
И, что самое важное, Александр Петрович Филиппенко был знаменитостью. Предметом споров. Скандалистом. Аферистом. И кумиром для массы поклонников.
Знаменитый Филиппенко называл себя историком, и полки книжных магазинов ломились от его трудов: «Новый взгляд на Киевскую Русь», «Вся правда о Мамае», «Египет, которого не было», «О чем врут учебники», «Исправленная хронология индусов» и тому подобное. В этих и других книгах Александр Филиппенко развенчивал злодейский заговор историков, заставивших граждан нашей страны поверить в то, что полководец Ганнибал и Карл Великий жили некогда на свете. Первый, если согласиться с версией «Новейшей хронологии», был ни кем иным, как дедом Александра Сергеевича Пушкина, арапом Петра Великого, случайно, по ошибке переписчика, попавшим в древний мир. Да, кстати, изначально имя этого арапа звучало, разумеется, Каннибал: ну, всем известно, что евреи тайно приносят человеческие жертвы, а ведь звали-то несчастного Абрамом. Что до Карла, то личность известного франкского императора была сфальсифицирована марксистами, желавшими увековечить память их великого учителя. Стоит ли объяснять, почему популярность трудов Филиппенко была громадной?