На самом деле - Страница 19

Квас был компонентом чернил, которыми писали при Петре. Иногда его заменяли кислым медом, щами и другими старинными напитками, но париться с рецептами готовки этих варев не хотелось. Два дня квасу нужно было побродить, поэтому Борис настойчиво просил начать приготовление немедля. Можно было бы, конечно, сделать квас самому, но мама очень удивится, если Боря станет готовить: наверно, это покажется еще подозрительнее, чем неожиданное желание отведать окрошки. Покупной квас использовать нельзя: если в «старинных чернилах» будет содержаться масса ароматизаторов, консервантов и вкусовых добавок, то подделывать их вообще не имеет смысла.

Борис вычитал несколько рецептов изготовления чернил: из коры, дубовой и ольховой (срок готовности — три недели), из сажи (тут нужна камедь — пойди, найди! — и опыты с огнем, неуместные в жилой квартире), а также рецепты изготовления чернил из зеленых каштанов, черники и орехов. Имелся еще вариант с бузиной — но Борис, городской человек, не только не знал, где найти эти ягоды, он даже не представлял, как они выглядят.

Он выбрал самый простой и самый доступный из рецептов.

Весь день в субботу Боря изучал фотоснимки старинных автографов, закрыв рукой перевод, а потом сводил их при помощи кальки. Только теперь он увидел, сколько ошибок было в первой подделке! Только студентка могла их не заметить. Но теперь Новгородцев сделает все как надо.

Стараясь постичь скорописные буквы не только головой, но и сердцем, Борис обнаружил, что почерки времени первых Романовых более страстные, острые, резкие, нежели автографы восемнадцатого столетия: есть в них какая-то живость, свобода, восточный мотив. Тексты, созданные в послепетровскую эпоху, как будто писали отличницы — ровно, зажато и скучно. Округлые линии, горизонтальные росчерки: тексты эпох, когда правили немцы и женщины, напоминали Борису витрины с рядами оправ. Или толпы очкариков. «В век патриархов народ был свободным, чистым и настоящим! — подумал он, увидев в характерах почерков подтверждение своим славянофильским идеям. — А в век чинов, париков, Табели о рангах и обезьяньего подражания европейцам люди превратились в рабов с точки зрения не только историка, но и графолога».

В воскресенье с утра Новгородцев поехал на городскую окраину, где в сквере, как он слышал, росли дубы. Борис отыскал их с трудом — он плохо разбирался в породах деревьев. Вот только вожделенные чернильные орешки висели слишком высоко, чтобы их можно было сорвать просто так. Сделав безуспешную попытку влезть на дуб, студент решил, во-первых, заниматься физкультурой, чтобы быть готовым к Третьей мировой, а, во-вторых, поискать орешки на земле. Поползав под деревьями, он, к счастью, действительно отыскал несколько листьев, пораженных патологическими, с точки зрения ботаники, но полезными для писаря наростами: немного, но достаточно для решения поставленной задачи — служить для закрепления пигмента.

По пути домой Борис завернул на помойку возле родного детского садика.

— Ты рылся в мусоре! — воскликнула мама, едва он переступил порог квартиры. — Я видела в окно! Что происходит?!

Новгородцев счел за лучшее ответить правду. Сообщил, что ставит исторические опыты по палеографии. Со свалки он принес кусок железяки. Окислившись в квасе, она и должна дать пигмент.

Итак, момент настал. Борис, помолившись и осенив себя крестным знамением, приступил к работе. Кое-как растолок дубовые орешки, добавил квасу, сунул в него железяку — пусть стоит до вечера. Конечно, древний русич выждал бы день-другой, но Новгородцев должен был спешить.

Чтобы как-нибудь отвлечься, пока настаиваются чернила, и добыть себе перо, Борис пошел во двор — ловить ворон. Вороны не ловились. Он гонялся за ними несколько часов. Нашел труп замученного кошкой голубя, но выдернуть перо из мертвой птицы побрезговал: «А, ладно, напишу письмо металлическим пером! Никто не заметит».

До полудня он читал про скоропись. Вновь и вновь просматривал подлинник, который позаимствовал в архиве. Надо было максимально подделать манеру письма Прошки на случай, если вдруг сохранились и другие им написанные документы. Снова взяв кальку, Боря, словно первоклассник, переводил Прошкины буквы: «Ю», похожее на «мышку» от компьютера, «Ы» в виде кочерги, «Т» вроде рыболовного крючка, «А» наподобие ходули или костыля. Копировал ерики и каморы, делал взметы, тщательно прописывал лежащие над сточкой выносные буквы.

Как и полагается фальсификаторам, к изготовлению поддельного текста он приступил в первом часу ночи (на самом деле, ждал, когда чернила настоятся). Мысленно прося прощения у всех тех, кого обманывал, Борис с волнением обмакнул перо в жидкость и на грязном черновом листочке прописал большую «ять». Похоже, получилось! Чернила были бурыми, как им и положено. Борис вздохнул и вывел на бумаге букву «Г». Потом добавил «Д» старинным почерком. «Р» с длинным хвостиком, загнувшимся назад. «Н». «Малый юс». Над строчкой — буква «С» вниз рожками и с точкой посредине: это называется «глазком». Получилось «Государыня».

Писал он два часа. Потом достал песочек с детской игровой площадки, взятый нынче утром между делом, и посыпал свой шедевр. Ну, кажется, неплохо.

Остается самое последнее и самое преступное — испортить подлинник. Борис взмолился Богу о прощении. Оправдался мысленно пред Ним, собой, коллегами: письмо от Прошки — не такое уж и важное, печать с него — сущая мелочь. Боря взял кусочек полимерной глины, купленной в магазине для художников, размял, с усилием приложил к кружочку сургуча. Печать готова. Чтобы глина затвердела, он нагрел ее в микроволновке. После этого содрал сургуч с письма, расплавил в ложке с помощью того же чуда техники и капнул на подделку, на которой заранее сделал сгибы так, словно письмо было некогда запечатано. Поставил штамп.